Неточные совпадения
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной
двери появились два офицера: один молоденький, с слабым,
тонким лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый офицер с браслетом на руке и заплывшими маленькими глазами.
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего
тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из
дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Придя к себе, он запер
дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел в столовую, там, как часовой, ходила Спивак,
тонкая и стройная после родов, с пополневшей грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой, нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить Вере Петровне, сидевшей у самовара...
Но — передумал и, через несколько дней, одетый алхимиком, стоял в знакомой прихожей Лютова у столика, за которым сидела, отбирая билеты, монахиня, лицо ее было прикрыто полумаской, но по неохотной улыбке
тонких губ Самгин тотчас же узнал, кто это. У
дверей в зал раскачивался Лютов в парчовом кафтане, в мурмолке и сафьяновых сапогах; держа в руке, точно зонтик, кривую саблю, он покрякивал, покашливал и, отвешивая гостям поклоны приказчика, говорил однообразно и озабоченно...
Именно в эту минуту явился Тагильский. Войдя в открытую
дверь, он захлопнул ее за собою с такой силой, что
тонкие стенки барака за спиною Самгина вздрогнули, в рамах заныли, задребезжали стекла, но
дверь с такой же силой распахнулась, и вслед за Тагильским вошел высокий рыжий офицер со стеком в правой руке.
Дверь открыла пожилая горничная в белой наколке на голове, в накрахмаленном переднике; лицо у нее было желтое, длинное, а губы такие
тонкие, как будто рот зашит, но когда она спросила: «Кого вам?» — оказалось, что рот у нее огромный и полон крупными зубами.
Из просторных сеней с резными
дверями мы поднялись по деревянной, устланной циновками лестнице вверх, в полумрачные от жалюзи комнаты, сообщающиеся круглыми
дверьми. Везде стены и мебель
тонкой резной работы, золоченые ширмы, длинные крытые галереи со всеми затеями утонченной роскоши; бронза, фарфор; по стенам фигуры, арабески.
Когда у него нет посещения, он обыкновенно сидит, как мешок, на земле перед
дверью своей избы, подвернув под себя свои
тонкие ножки, и перекидывается ласковыми словцами со всеми прохожими.
Дверь тихонько растворилась, и я увидал женщину лет двадцати, высокую и стройную, с цыганским смуглым лицом, изжелта-карими глазами и черною как смоль косою; большие белые зубы так и сверкали из-под полных и красных губ. На ней было белое платье; голубая шаль, заколотая у самого горла золотой булавкой, прикрывала до половины ее
тонкие, породистые руки. Она шагнула раза два с застенчивой неловкостью дикарки, остановилась и потупилась.
Возвращаясь назад к биваку, я вошел в одну из фанз.
Тонкие стены ее были обмазаны глиной изнутри и снаружи. В фанзе имелось трое
дверей с решетчатыми окнами, оклеенными бумагой. Соломенная четырехскатная крыша была покрыта сетью, сплетенной из сухой травы.
Дверь в кабинет отворена… не более, чем на ширину волоса, но все же отворена… а всегда он запирался. Дочь с замирающим сердцем подходит к щели. В глубине мерцает лампа, бросающая тусклый свет на окружающие предметы. Девочка стоит у
двери. Войти или не войти? Она тихонько отходит. Но луч света, падающий
тонкой нитью на мраморный пол, светил для нее лучом небесной надежды. Она вернулась, почти не зная, что делает, ухватилась руками за половинки приотворенной
двери и… вошла.
Нянька Евгенья, присев на корточки, вставляла в руку Ивана
тонкую свечу; Иван не держал ее, свеча падала, кисточка огня тонула в крови; нянька, подняв ее, отирала концом запона и снова пыталась укрепить в беспокойных пальцах. В кухне плавал качающий шёпот; он, как ветер, толкал меня с порога, но я крепко держался за скобу
двери.
Молодой
тонкий послушник, в рясе и остроконечной шапке, стоял под сводом, держась одной рукой за замок запертой
двери…
— Дядько, дядюшка, пустить, — раздались из-за
двери тонкие голоса детей. — Пустить, дядюшка, хороший.
Молодой человек, казалось, шел вслед за девушкой, не сознавая хорошо, куда она ведет его. Когда в
дверях показалось его бледное лицо и
тонкая фигура, он вдруг приостановился на пороге этой освещенной комнаты. Но затем он перешагнул через порог и быстро, хотя с тем же полурассеянным, полусосредоточенным видом подошел к фортепиано.
За
тонкою тесовою
дверью скрипнула кровать.
— А нет, Анна Львовна, этого нельзя говорить, — снисходительно заметил Белоярцев. — Это только так кажется, а в существе это и есть тот
тонкий путь, которым разврат вводится в человеческое общество. Я вам подаю бурнус, я вам поднимаю платок, я перед вами растворяю
двери, потому что это ничего не стоит, потому что это и вам самим легко было бы сделать без моей помощи.
Лиза очутилась в довольно темной передней, из которой шло несколько
тонких дощатых
дверей, оклеенных обоями. Одна
дверь была отворена, и в ней виднелась кухня.
Неловкое молчание. В
дверь стучат.
Тонкий женский голос говорит по ту сторону
дверей...
А дворник украсил резной, в русском стиле, подъезд двумя срубленными березками. Так же и во всех домах около крылец, перил и
дверей красуются снаружи белые
тонкие стволики с жидкой умирающей зеленью.
В
дверях часовни Павел увидел еще послушника, но только совершенно уж другой наружности: с весьма
тонкими очертаниями лица, в выражении которого совершенно не видно было грубо поддельного смирения, но в то же время в нем написаны были какое-то спокойствие и кротость; голубые глаза его были полуприподняты вверх; с губ почти не сходила небольшая улыбка; длинные волосы молодого инока были расчесаны с некоторым кокетством; подрясник на нем, перетянутый кожаным ремнем, был, должно быть, сшит из очень хорошей материи, но теперь значительно поизносился; руки у монаха были белые и очень красивые.
Лучи закатывавшегося солнца лениво бродили по паркетному полу рассеянной золотой пылью, которая ярко вспыхивала на бронзовых бра, на ручках
дверей и
тонких золотых багетах.
Петр Михайлыч и учителя вошли в горенку, в которой нашли
дверь в соседнюю комнату очень плотно притворенною. Ожидали они около четверти часа; наконец,
дверь отворилась, Калинович показался. Это был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он был тоже в новом, с иголочки, хоть и не из весьма
тонкого сукна мундире, в пике безукоризненной белизны жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой в руках.
Около самой
двери стоял красивый мужчина с большими усами — фельдфебель — в тесаке и шинели, на которой висели крест и венгерская медаль. Посередине комнаты взад и вперед ходил невысокий, лет 40, штаб-офицер с подвязанной распухшей щекой, в
тонкой старенькой шинели.
Сенатор встречал гостей своих у входных
дверей в танцевальную залу, приветствуя с большим тактом и
тонким отличием каждого.
Только раз, на одно мгновение, поворачиваясь в
дверях, он взглянул на Елену, и даже не в ее глаза, а куда-то повыше, туда, где у нее начинались пышною волной
тонкие золотистые волосы.
— Беги в мечеть, зови отца, — приказал ему старик и, опередив Хаджи-Мурата, отворил ему легкую скрипнувшую
дверь в саклю. В то время как Хаджи-Мурат входил, из внутренней
двери вышла немолодая,
тонкая, худая женщина, в красном бешмете на желтой рубахе и синих шароварах, неся подушки.
Перед рассветом Хаджи-Мурат опять вышел в сени, чтобы взять воды для омовения. В сенях еще громче и чаще, чем с вечера, слышны были заливавшиеся перед светом соловьи. В комнате же нукеров слышно было равномерное шипение и свистение железа по камню оттачиваемого кинжала. Хаджи-Мурат зачерпнул воды из кадки и подошел уже к своей
двери, когда услыхал в комнате мюридов, кроме звука точения, еще и
тонкий голос Ханефи, певшего знакомую Хаджи-Мурату песню. Хаджи-Мурат остановился и стал слушать.
…Потом случилось что-то непонятное, страшное и смешное: разбудил Кожемякина тихий визг отворенной
двери и скрип половицы, он всмотрелся во тьму, ослабел, облившись холодным потом, хотел вскрикнуть и не мог, подавленный страхом, — на полу бесшумно извивалась длинная серая фигура; вытянув вперёд
тонкую руку, она ползла к постели медленными движениями раздавленной лягушки.
Чудится мне затем, что рядом с моей комнатой, в коридоре, кто-то осторожно и настойчиво нажимает на дверную ручку и потом, внезапно разъярившись, мчится по всему дому, бешено потрясая всеми ставнями и
дверьми, или, забравшись в трубу, скулит так жалобно, скучно и непрерывно, то поднимая все выше, все
тоньше свой голос, до жалобного визга, то опуская его вниз, до звериного рычанья.
Армянин — лавочник в синей черкеске
тонкого сукна с галунами стоял у отворенной
двери, в которую виднелись ярусы свернутых цветных платков, и с гордостию восточного торговца и сознанием своей важности ожидал покупателей.
С этими словами мы снова очутились у знакомой зеленой
двери капитановой квартиры. Он нетерпеливо дернул звонок и, вскочив на минуту, действительно тотчас же выскочил назад. В руках его была женская картонка, в каких обыкновенно модистки носят дамские шляпы, большой конверт и длинный
тонкий сверток. Из этого свертка торчала зонтичная ручка.
По мраморной великолепной лестнице, устланной дорогим мягким ковром, он поднялся во второй этаж; у подъезда и в передней
двери были дубовые, с
тонкой резьбой и ярко горевшими бронзовыми ручками.
Правый угол занят отгороженной
тонкими переборками комнатой Пепла, около
двери в эту комнату — нары Бубнова.
Они проходят по террасе в
дверь отеля, точно люди с картин Гогарта: [Гогарт Вильям (1697–1764) — английский художник, в картинах которого проявились острая наблюдательность,
тонкое понимание натуры и склонность к сатире.] некрасивые, печальные, смешные и чужие всему под этим солнцем, — кажется, что всё меркнет и тускнеет при виде их.
Инженер пошел под акациями, сквозь сеть солнечных лучей, шагая медленно длинными, сухими ногами, тщательно натягивая перчатку на
тонкие пальцы правой руки, — маленький, досиня черный гарсон отошел от
двери ресторана, где он слушал эту беседу, и сказал рабочему, который рылся в кошельке, доставая медные монеты...
Через час он стоял у
двери в квартиру Олимпиады, ожидая, когда ему отворят. Не отворяли долго, потом за
дверью раздался
тонкий, кислый голос...
Илья стоял в
двери, сердце его неприятно сжалось. Он видел, как бессильно качается на
тонкой шее большая голова Якова, видел жёлтое, сухое лицо Перфишки, освещённое блаженной улыбкою, и ему не верилось, что он действительно Якова видит, кроткого и тихого Якова. Он подошёл к нему.
В
двери явилась
тонкая фигурка женщины в платочке на голове. Одной рукой она упёрлась в косяк, а другой теребила концы платка на шее. Стояла она боком, как бы готовясь тотчас же уйти.
Илья запер
дверь, обернулся, чтобы ответить, — и встретил перед собой грудь женщины. Она не отступала перед ним, а как будто всё плотнее прижималась к нему. Он тоже не мог отступить: за спиной его была
дверь. А она стала смеяться… тихонько так, вздрагивающим смехом. Лунёв поднял руки, осторожно положил их ладонями на её плечи, и руки у него дрожали от робости пред этой женщиной и желания обнять её. Тогда она сама вытянулась кверху, цепко охватила его шею
тонкими, горячими руками и сказала звенящим голосом...
— Это что значит? — спросила она, стучась в
дверь. — Это… это что значит? — повторила она
тонким, обрывающимся от негодования голосом. — А, вы вот как? Так знайте же, я ненавижу, презираю вас! Между нами все уже кончено! Все!
Во дни покаяния он пил только воду и ел ржаной хлеб. Жена утром ставила к
двери его комнаты большой графин воды, фунта полтора хлеба и соль. Он отворял
дверь, брал эту трапезу и снова запирался. Его не беспокоили в это время, даже избегали попадаться на глаза ему… Через несколько дней он снова являлся на бирже, шутил, смеялся, принимал подряды на поставку хлеба, зоркий, как опытный хищник,
тонкий знаток всего, что касалось дела.
Лицо у него было озабоченное, глаза невесёлые, речь отрывистая,
тонкие губы всё время кривились, вздрагивали. Он позвонил, открыл
дверь, высунул в коридор голову и крикнул...
Долинский вздрогнул, как вздрагивает человек, получающий в грудь острый укол
тонкой шпаги, побледнел как полотно и быстро вскочил на ноги. Глаза его остановились на
двери с выражением неописуемой муки, ужаса и мольбы.
Девушка положила небольшой чемодан на платформу и быстро прошла через полотно дороги на противоположный откос, к будке сторожа. Я на мгновение потерял ее из вида, и затем ее
тонкая фигура показалась в приотворенной
двери.
Внезапно распахнулась
дверь, и быстрыми шагами вошел Телепнев, губернатор. Елена Петровна медленно привстала, но он, пожимая
тонкую руку, поспешно усадил ее.
За скрывшей эту особу
дверью послышалось падение стула или похожего на стул, звон, какой слышен при битье посуды, яростное «черт побери эти крючки», и, после некоторого резкого громыхания, внезапно вошла очень стройная девушка, с встревоженным улыбающимся лицом, обильной прической и блистающими заботой, нетерпеливыми, ясными черными глазами, одетая в
тонкое шелковое платье прекрасного сиреневого оттенка, туфли и бледно-зеленые чулки.
Я, вдыхая апрельский дух, приносимый с черных полей, слушал вороний грохот с верхушек берез, щурился от первого солнца, шел через двор добриваться. Это было около трех часов дня. А добрился я в девять вечера. Никогда, сколько я заметил, такие неожиданности в Мурьеве, вроде родов в кустах, не приходят в одиночку. Лишь только я взялся за скобку
двери на своем крыльце, как лошадиная морда показалась в воротах, телегу, облепленную грязью, сильно тряхнуло. Правила баба и
тонким голосом кричала...
Эта вывеска помещается над узенькой
дверью маленького магазина, по сторонам
двери пыльные окна, у одного сидит Ф. Калугин, лысый, с шишкой на желтом черепе и с лупой в глазу; круглолицый, плотный, он почти непрерывно улыбается, ковыряя
тонкими щипчиками в механизме часов, или что-то распевает, открыв круглый рот, спрятанный под седою щеткой усов.
В огромные
двери на улицу Коротков, обогнав цилиндр и канделябр, выскочил первым и, заглотав огромную порцию раскаленного воздуха, полетел на улицу. Белый петушок провалился сквозь землю, оставив серный запах, черная крылатка соткалась из воздуха и поплелась рядом с Коротковым с криком
тонким и протяжным...